«А потом вот так сидишь вечером в углу, смотришь на чистый лист( не бумажный, как прежде, а вордовский документ), он тебе и поле для работы, и лампа, чтобы кружку с уже остывшим чаем не нащупывать впотьмах, ловкая же – перевернула бы обязательно на себя, на коленки, хотя это еще по упрощенному сценарию, улучшенному, а то и на клавиатуру, и тогда вот – точно все, конец. И уже думаешь, а не послать ли к черту эти все планы, расписания полетов, цены на билеты, и не платить, что ли, за Интернет этот, без него, оказывается, тоже можно, ведь жила же как-то с диал-апом и ничего, ничего же не было страшного, а как в две тысячи шестом затерялась в этих потоках информации, все продолжаешь думать, что нужна кому-то, девочка, живущая. И перейти бы на режим экономии энергии или хотя бы сбалансированное электропитание, чуть поблекнуть, чуть померкнуть, голос тише, руки легче – на завтрак яблоко, на обед что придется, а вечером – несколько десятков чужих стихов и спать вовремя, около полуночи, а не так, как обычно – под утро, когда и тошнит уже, и глаза болят, и себя ненавидишь за безвольность. Чуть спокойней, чуть безразличней, чуть терпимей, чтобы мама по скорости прихода ответа не догадывалась, что ты опять на нервах и, не глядя, судорожно бьешь по клавишам, будто в последний раз. И эти точки перед смайликом, с надрывом, эти ужасные точки. Не ставила же когда-то, потом привыкла, приучилась – натянуто, надменно, напряженно. Каждую фразу – в нескольких интонациях, с разными оттенками, но все в голове – голосом не передать даже, не то что знаками, о чем вы», —
писала когда-то, не так давно.
Наткнулась в черновиках, перечитала, ужаснулась.
А вообще я песенки тут слушаю, вот: